Джейлан 25 лет. Полгода назад она попала в аварию: когда ехала на электросамокате, ее задела машина. Девушку несколько метров протащило по асфальту, она впала в кому и очнулась лишь спустя несколько дней, наполовину ослепшей.
Джейлан родилась и выросла в Беларуси. Полтора года назад она переехала в Дубай из Минска. Изначально девушка приехала туда просто навестить свою тетю, которая живет в эмирате, а затем решила остаться.
В Минск Джейлан вернулась после той самой аварии, чтобы восстановиться от операции. Спустя пару месяц она снова приехала в Дубай, где продолжила разбираться с последствиями ДТП и судилась с водителем, который ее сбил. Там девушка находится до сих пор.
– Мой день до аварии почти всегда складывался из трех вещей: спорт, работа и встречи с друзьями. Я работала промоутеркой в агентстве недвижимости – стояла на улице, раздавала флаеры. Но это совсем не так, как у нас в Беларуси, где таким занимаются только школьники. В Дубае это полноценная часть риелторской системы.
Ты стоишь в туристических местах – на набережных, у торговых центров – и подходишь к прохожим с предложением посмотреть квартиру или инвестировать. Даешь им листовку, вкратце рассказываешь, что за проект, где находится, что в нем особенного. Если человек проявляет интерес, передаешь контакт в офис. Если клиент доезжает до офиса, есть шанс, что его доведут до сделки. И ты тоже получаешь процент. Моей первой продажей была квартира с видом на море за 8 млн дирхамов (примерно 2,2 млн долларов).
День был расписан по минутам. После смены я возвращалась домой ближе к часу ночи, ела, принимала душ, залипала в телефоне и засыпала около двух. Просыпалась рано: в девять, максимум в одиннадцать. Завтрак, зал, иногда, поездки по делам в другой город перед работой.
Рабочая неделя была шестидневной, и даже в свой единственный выходной я не сидела на месте. Осенью обменяла права на местные и стала арендовать машину – каждый раз уезжала в новое место: к морю, в горы, просто сменить локацию.
Фото Джейлан до аварии.
– В день аварии я, как обычно, ехала на своем самокате – аккуратно, вдоль бордюра, стараясь никому не мешать. Это был привычный маршрут по спокойному району. Из минусов – там почти нет нормальных дорожек для скутеров и велосипедов. Иногда встречаются пешеходные зоны, но и в них приходится лавировать. Поэтому самый удобный и безопасный способ, как мне казалось, ездить по проезжей части, но с краю. Я так ездила всегда, просто держалась ближе к краю, не выезжая на основную часть дороги.
И вдруг – удар. Мужчина на огромной машине решил развернуться через сплошную, в неположенном месте, и, конечно, не заметил меня. Автомобиль задел и протащил меня по асфальту несколько метров. Все произошло так быстро, что он даже не понял, что кого-то сбил.
Чуть позже прохожие вызвали «скорую», и меня без сознания увезли в больницу.
– Я провела в коме неделю. Врачи говорили маме, которая специально прилетела ко мне из другой страны, что шансов выжить у меня почти нет, буквально один из ста. Она потом рассказывала, что целыми днями плакала и молилась.
Потом, когда я начала приходить в себя, доктора предупреждали, что, скорее всего, я останусь слепой, не смогу ходить или будут тяжелые последствия. Это было как в каком-то страшном сне, от которого нельзя проснуться.
– Один глаз почти не видит – у меня полностью черная картина, в которой иногда можно рассмотреть что-то вроде силуэтов простых фигурок, по типу домиков или звездочек. Второй остался таким же, как был, с минус пять. Но открывается он не до конца, и иногда мне приходится приподнимать веко рукой.
Линзы носить больше не могу: вблизи всё расплывается, как будто мозг не справляется с обработкой картинки. Врачи говорят, что это тоже последствия травмы.
Фото Джейлан после операции.
– Я совсем не помню ноябрь – месяц, когда случилась авария. Последние воспоминания как будто стерли. Ни образов, ни ощущений. Ничего. Когда очнулась, всё казалось странным и ненастоящим – как будто это не моя жизнь, а чей-то сон, в который я случайно попала. Это чувство не отпускало: даже самые обычные вещи воспринимались как что-то чужое и абсурдное.
Память подводила во всех сферах. Например, мне писали в Instagram, я получала буквально сотни сообщений от разных людей. Я смотрела на имена и понимала: да, этого человека я вроде бы знаю. Может, мы даже были близки. Но кто он? Откуда? Как познакомились? Чем он занимается? Не помню. И это ощущение, когда ты не узнаешь свое прошлое, пугало и расстраивало одновременно.
Постепенно стало легче, память возвращалась. Но все равно бывали моменты, когда я начинала говорить и забывала слово прямо посреди фразы. Сейчас такого уже нет.
– У меня была страховка от работодателя, и она покрыла все мои больничные счета. Операция стоила больше 100 тысяч долларов. Семь дней в коме, потом две недели в палате – тоже по страховке.
– После больницы было жутко. Это состояние я называю «нереальность», или «не в себе». Ощущается это так, будто ты не проснулась. Вроде бы в сознании, понимаешь, где находишься, кто рядом, но все кажется чужим, а обычные вещи – абсурдными. Один раз мы с тетей и ее мужем поехали к врачу. На парковке он забыл, где оставил машину. Казалось бы, ерунда, у всех бывает. Но мне стало так страшно, что я едва не расплакалась. Все вокруг казалось ненастоящим, как будто я в каком-то кривом сне, и от этого было до ужаса тревожно.
Я часто просыпалась утром и не понимала, сплю я или уже нет. Казалось, это состояние никогда не закончится и я навсегда останусь в этом «между». Даже сериалы не спасали: я пыталась отвлечься ими, но, если начиналась новая сюжетная линия, мне становилось плохо. Я не могла принять, что в истории что-то меняется, и пугалась. Иногда думала: «Почему его убили? Он же главный герой, так не должно быть». В такие моменты я легко могла разрыдаться.
У тети Джейлан живет кот Вася. Он тоже не видит одним глазом.
– Вообще, первое время после аварии я плакала почти каждый день. Эмоции накатывали волнами – от страха, боли, непонимания. При этом слезы у меня больше не идут. Я могу чувствовать все эмоции и даже издать всхлип, но глаза остаются сухими.
Они не пересыхают, с ними вроде бы все в порядке. Просто слез нет. Совсем. Первый раз, когда это случилось, я почувствовала себя странно, будто я сломалась. Потом привыкла.
– Зато теперь у меня полностью пропал страх уколов, хотя раньше я их панически боялась. В больнице мне ставили всё подряд: катетеры, уколы в живот и ноги, чтобы поднимать давление, потому что оно постоянно падало. Видимо, мозг просто устал бояться и как будто понял: это не угроза. С тех пор я отношусь к этому спокойно.
А вот страха смерти у меня, кстати, никогда не было. Я просто об этом не думала. Что еще точно изменилось – внутреннее ощущение мира. После аварии я стала воспринимать людей по-другому, как будто на более глубоком уровне. Не просто через их поступки или характер, а как отдельные души.
Возможно, звучит наивно, но, если кто-то ведет себя плохо, я стараюсь не злиться на него, а пытаюсь понять, что у него просто другой путь. Даже если предает близкий человек, для меня это уже просто опыт, который в какой-то момент обязательно приведет к чему-то хорошему. С таким ощущением стало легче жить.
– Больше всего в тот период мне помог мой бывший парень. На тот момент мы уже расстались, но он специально прилетел ко мне из Беларуси, чтобы быть рядом. Заботиться, помогать, просто держать меня в реальности. После аварии у меня не работала одна сторона лица, она будто отключилась. Он спокойно говорил: «Жуй на эту сторону, иначе она так и не восстановится». Я слушалась, и через какое-то время чувствительность начала возвращаться.
У меня всё валилось из рук, я не могла держать ложку, однако он не кормил меня, а говорил делать всё самой. Он знал, что чем раньше я начну делать простые вещи самостоятельно, тем быстрее встану на ноги. И оказался прав.
Позже мы вместе поехали в Беларусь. Жили у этого парня дома в Минске. Он готовил, помогал, был рядом каждый день. Было очень важно ощущать его поддержку и веру, при этом оставаясь немного уязвимой.
Сейчас мы с ним снова вместе.
– В Беларуси я тоже была у врачей. Специалисты разные, как и везде. Один из толковых докторов, посмотрев мои снимки, сказал, что, если бы такая авария произошла здесь, последствия были бы куда тяжелее. Сказал, что мне повезло с доктором в Дубае – все зашито аккуратно и как нужно.
Хотя, конечно, у меня и сейчас все в голове перевернуто, нарушены нейронные связи, нужно восстанавливать кости, зрение, проходить реабилитацию. Работы много, но, по его словам, могло быть хуже, если бы лечиться пришлось в Беларуси с самого начала.
– Есть в Беларуси и не самые тактичные врачи. Запомнился один случай в бесплатной клинике, куда я пришла за направлением. Тогда я была с парнем, сама еще плохо воспринимала информацию.
Врач посмотрела мне в глаза через прибор, посветила, что-то быстро записала. Я спросила, будет ли левый глаз видеть. На это докторка спокойно ответила: «Нет. Он мертв».
При этом на лице у нее не было ни одной эмоции. У меня сразу случилась истерика, без слез и крика, просто всё внутри оборвалось. Я выбежала в коридор, потому что не могла больше находиться в кабинете. И уже парень забирал все бумаги.
До этого визита у меня еще жила надежда, что глаз получится спасти. Она разрушила ее за одну секунду.
– В Дубае врачи вели себя иначе. Хирург, который меня оперировал после аварии, был искренне рад меня видеть. Он даже обнял меня и начал говорить, какая я красивая, молодая, что у меня вся жизнь впереди. Он говорил от души, и это было видно.
Про зрение, правда, никто ничего конкретного не сказал. Единственное, объяснили, что можно сделать пластическую операцию на правом глазу, который видит: такую делают при опущенном веке. Про левый глаз ничего толком и не говорили.
– Прошел примерно месяц после аварии, когда я впервые проснулась с четким ощущением: я вернулась. Я – снова я. В какой-то степени это было пугающее, но очень красивое чувство. Я вдруг по-настоящему поняла, что не хочу умирать. Мне было всего 24, и я любила свою жизнь. Обожала себя, свое состояние, свои дни. Я буквально кайфовала от всего вокруг.
Прошло уже полгода, и сейчас такого нет. Моя жизнь стала стабильной. Теперь я скорее просто принимаю себя, но уже без восторга и той влюбленности, которая была в тот период. Это было почти оглушающее чувство: ты жива, ты здесь, и это невероятно. Сейчас оно не возвращается, но я помню его до мельчайших деталей.
При этом ощущение нереальности все еще было рядом. Иногда мне казалось, что я умираю, что мое тело лежит где-то в больнице, а все вокруг – фантазия. Но даже в эти моменты я чувствовала сильную любовь к себе, даже страх и боль казались одновременно не только ужасными, но и прекрасными. По крайней мере, я могла их чувствовать.
– После аварии я стала немного зажатой, особенно из-за глаз. Недавно с подругой гуляли в туристическом месте в Дубае, где обычно стоят настойчивые промоутеры с духами. Она предложила подойти к ним, а я вдруг почувствовала неловкость. Не потому, что мне было неинтересно понюхать ароматы, а потому что не хотела, чтобы на меня так пристально смотрели. Раньше такого не было.
Однажды мы шли с подругой, к нам подошел парень и спросил, откуда мы. Потом взглянул на меня и выдал: «Ты что, только проснулась?» Я спокойно ответила: «Вообще-то, нет». А подруга взорвалась: она начала объяснять, что у меня была авария, травма головы и что такие слова вообще недопустимы. Затем мы развернулись и ушли.
Такие ситуации не редкость. Люди видят припухшие глаза или странный взгляд и позволяют себе нелепые шуточки. Могут в два часа дня сказать: «Доброе утро!» – и даже не задумываются, как это звучит. Понимаю, они не знают, что со мной было. Но все равно внутри каждый раз что-то сжимается.
– Косметикой я почти не пользуюсь. Иногда, если иду на важные встречи, наношу тональник, просто чтобы чуть увереннее себя чувствовать. В обычные дни даже в зеркало почти не смотрюсь. Это неудобно, особенно с той стороны, где не работает глаз. Брови выщипывать тоже сложно.
Сейчас я снова хожу в салоны, но в целом у меня долго не было на это никакого ресурса. После больницы я даже побрить ноги не могла, не то что накраситься. Мне банально мыться было тяжело.
Позже, когда снова поехала в Минск, сделала эпиляцию, стало полегче. Но глобально не крашусь. Я и без этого чувствую себя красивой.
– До аварии спорт занимал огромную часть моей жизни. Я ходила в зал каждый день, спокойно делала ягодичный мост с 120 кг, приседала с 80 при весе 53 кг.
После операции вернуться было не страшно, а физически тяжело. В Дубае я почти все время лежала: жара, пустыня, ни дорожек, ни условий для прогулок. Просто выйти на улицу или дойти куда-то уже казалось подвигом.
Когда приехал мой парень, он буквально вытаскивал меня на прогулки, уговаривал пройтись хотя бы 10 минут. Потом начала поднимать гантели по 2–4 кг, чтобы вернуть чувствительность и мышцы снова начали работать.
Даже зашагивания на тумбу давались с трудом: ноги тряслись, приходилось держаться за что-нибудь, пульс скакал до 170, на беговой кружилась голова. Гантели, которые раньше были как пушинки, казались неподъемными.
Сейчас я уже могу присесть с 30–40 кг, делать мост с 50–60. Это далеко от того, что было, но все равно прогресс.
– Не могу представить себя промоутеркой, как раньше. Не только из-за глаз – просто чувствую, что не для того выжила, чтобы снова стоять на улице и раздавать листовки.
Недавно была в офисе, рассматривала новую работу. В комнате сидели две девочки, с одной из которых мы разговаривали. Внезапно моя собеседница спросила другую девушку, почему та с нами не болтает. Она ответила: «Я думала, на меня не смотрят, значит, и не хотят общаться». А я просто не могла на нее нормально взглянуть: один глаз у меня плохо открывается. Из-за этого случилось недопонимание. Люди думают, что я игнорирую, а я физически не могу наладить зрительный контакт.
Плюс у меня длинные ресницы, темные глаза, зрачка не видно. Люди не считывают мой взгляд. Возникает барьер, который я не контролирую, но он есть. Иногда объясняю, что со мной, особенно если вижу, что человек не может понять. Но все чаще – нет. Не хочу все время быть в позиции «объясняющей».
– Сейчас я не работаю уже месяцев восемь. В какой-то момент было сильное внутреннее желание быть активной, двигаться дальше. А теперь – наоборот. Поймала себя на том, что совсем не хочу работать. Это немного пугает. С одной стороны, хочется отдохнуть и не подстраиваться под чужой ритм. С другой – никто меня обеспечивать не будет. Деньги заканчиваются, а жить на что-то надо.
Пока я держусь на сбережениях, которые накопила, когда работала в промоутеркой в Дубае. Но их почти не осталось. Возможно, вернусь в ту же компанию, где была раньше, но уже в офис.
Я чувствую в себе много энергии. Когда ты пережила такое, выкарабкалась после комы, когда шансов почти не было, как тут не быть благодарной к жизни и не хотеть испытать ее по полной? Конечно, бывают моменты грусти, откатов, меланхолии. Но сдаться – не вариант. У меня все еще впереди.
Перепечатка материалов CityDog.io возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.
Фото: личный архив героини.
